Непридуманные рассказы и рассказики. Рассказы. Миниатюры - Савелий Баргер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Муж Енты, Хаим…
– Что вы говорите, Лея, вы только послушайте, что вы говорите! Хаим, который не выругавшись, не сможет связать двух слов – праведник!
– Может быть, Мотл из Касриловки?
– Который Мотл, тот что так любит танцевать фрейлахс на каждой свадьбе, который не пропускает ни одной вечеринки, когда его семья ужинает одним куском хлеба на семерых? И это вместо того, чтобы работать, а не проживать приданое своей хромой Голды?!
И вот такие разговоры велись в каждом местечке, а также в Егупеце, на Москве и в самом Санкт-Петербурге. Конечно же, разговоры евреев дошли и до хозяина Преисподней. Озабоченный и хмурый он вызвал своих самых близких подручных.
– Новость вы знаете, эти выдумщики из Цфата совсем не пугают меня, пусть делают свои вычисления и царапают свои заклинания. Но когда хелмские хасиды принимают участие – это оборачивается для меня большой бедой.
– Адони, зачем тебе беспокоиться? Я сама займусь нашими мудрецами и вы увидите, что они не вас, а себя доведут до беды, – Лилит была чертовски хороша и, как всегда, убедительна. Послушайте, два или три года евреи канителились – кто-таки среди них праведник? Чаще всего оказывалось, что праведник совсем недавно умер, только-только по нему отзвучала поминальная молитва. Или праведнику всего несколько недель от роду и никак он не может участвовать в составлении миньяна. Но все-таки, все-таки десять их собралось в Хелме накануне ярмарки. Благоговейно смотрели евреи, как важно шли они в синагогу, старались вдохнуть запах, который исходил от них, запах густого дегтя от сапог и редьки с луком из ртов. Всю ночь молились праведники, трижды прочли они составленное в Цфате залинание, а утром… Утром балагулу Пинхаса, как обычно, нашли мертвецки пьяным в придорожной канаве и жена его Сарра со слезами и криками повела домой, внимательно осматривая его штаны и лапсердак – сможет ли она самостоятельно почистить и починить их или придется обращаться к портному Арье? Нет, не получилось в этот раз у праведников избавить евреев от пороков. Пришли к ним любавичский ребе и цадик из Хелма, стали все двенадцать думать, что не так и как сделать «так». И после долгих-долгих споров, чтения книг ТаНаХа сказал хелмский цадик:
– Евреи! А хоть вы все и праведники и не зря собрались здесь, признайтесь, что у каждого есть темная половинка, о которой вы хотите забыть и даже забыли! Кто-то выпил глоток воды в Йом Кипур, кто-то из вас (упаси Б-же, я не утверждаю!) попробовал сало (и трое незаметно обтерли себе губы), а кто-то не просто пожелал жену своего соседа, а делил с ней кровать (и двое вздрогнули, словно обманутые мужья уже стучали в двери). И что же нам делать? Надо собрать не десять, а двадцать праведников – тогда уж точно, сложив праведные половинки может получиться миньян и заклинание обретет силу! Задумчивыми разъезжались праведники домой – как же подсчитать в душе своей праведность, составляет ли она хотя бы её половину?
Выкрест
Хелмский раввин пришел домой из синагоги, а там, о радость! гость – реб Мотл Дворкин. Сидит за столом, пьет чай, который ему предложила ребецн, лицо у Мотла «девятого ава», словно только что у него на глазах с рабби Акивы содрали кожу. Раввин достал настойку, которой изредка лечил печали, две рюмочки-наперстки:
– Рассказывайте, реб Дворкин, надеюсь, никто не умер?
– Горе мне, ребе, горе, лучше бы он умер, мой мотек, мой сын Лейба! Этот паршивец, этот мишугинер коп крестился! Пришлось раввину налить еще по наперстку, первую-то чуть было не выплеснул наружу, закашлявшись от такой новости.
– И в какой церкви он это сделал? Я имею в виду, стал он православным или католиком?
– Сейчас он католик, не знать им вечного покоя после Суда!
– Ну что вы, Мотл, это уже неплохо. Я уверен, что это гораздо лучше, чем если бы он стал адвентистом. И пусть он стал католиком, но ведь не ушел к саббатианам…
– Я прокляну его, клянусь нашими праотцами, прокляну! Вы бы знали, что творится у меня дома – жена плачет, дочки в слезах, теща моя третий день не выходит из своей комнаты, совсем перестала со мной разговаривать, ничего не ест, только завтракает и обедает.
– Вы знаете, реб Дворкин, я ведь знаком с хелмским ксёндзом, паном Юлианом. Он, хоть и католик, но вполне приличный человек, мы иногда играем с ним и отцом Петром в преферанс по маленькой. И вы знаете, совсем недавно, заказывает отец Петр восьмерную в трефах, я, конечно вистую, пан Юлиан тоже объявляет «вист». Ну, думаю, всё – выпустим! Так нет, пан Юлиан выходит в пику – я бью туза у батюшки. Я выхожу в бубну – ксёндз убивает поповский марьяж. так мы славно в темную отца Петра раскатали – без трёх ушел!
– Вейз мир, ребе, горе мне! Прокляну, как есть прокляну! Не будет у меня сына, а у Лейбы наследства! Голодранцем помрет, сухой корке будет радоваться.
– Мотл, возьмите себя в руки и в те же руки возьмите рюмочку, я уже налил. Вы ведь знаете вашего соседа Гольдмана? Как вы думаете, он хороший человек?
– А почему вы спрашиваете? Вы что-то про него знаете?! Он занимал у меня деньги и всегда отдавал мне в срок. Вот совсем недавно он снова занял у меня… Скажите, ребе, вы что-то знаете о его гешефте?! Он не сможет отдать мой займ?!Ой, горе-горе!
– Перестаньте так убиваться, реб Дворкин, так вы никогда не убьетесь! Я имею в виду, что он, этот Гольдман, неплохой человек. Он развелся со своей женой уже давно, но он не бросает помогать своим детям, а их у него от неё трое. Да новая жена нарожала ему четверых, подумайте, какой плодовитый этот Гольдман, жить ему до ста двадцати! Я говорю, что он развелся с женой, но он ведь не развелся с детьми, не так ли?
– Горе мне, горе! Прокляну…
– Мотл, вспомните, что красавца Йосефа братья продали в египетское рабство. Но ведь Йосеф не бросил своих братьев, не оставил их умирать от голода?
– Я сам готов продать этого гоя, моего мотека, моего Лейбу египтянам, берберам, маврам и верьте мне, я дорого за него не запрошу!
– Выпейте, реб Дворкин, выпейте, – раввин с грустью посмотрел на быстро пустеющую бутылку…
Мужья-праведники
В маленький домик, где раввин жил со своей Песей пришла Лея-Двося, дочка портного Ицхак-Арье, хотя, скажем прямо ну какой Ицхак-Арье портной? Так, перелицевать пальто, надставить брюки или укоротить новые штаны. Пуговицы, надо сказать правду, он пришивал на совесть, оторвать их можно только с мясом… но мы отвлеклись. Пришла Лея-Двося, дочка портного… Вот только не надо путать Лею-Двосю с Леей Малкиной, той скоро будет почти пятьдесят, а этой еще и восемнадцать не исполнилось. И не вздумайте спутать Лею-Двосю с Двойрой – у Двойры отец тоже портной, но зовут его совсем даже Борух и он такой портной, что в самой Лодзи или, скажем, в Бердичеве таких можно найти не больше двух человек. Господа из окрестных поместий заказывают у него костюмы-двойки, а пару раз он даже шил тройку с жилетом для пана Заглобы, шил из такой, знаете, материи серой с искрой …ну вот, опять отвлеклись! Что вы меня все время отвлекаете! Хотела Лея-Двося посоветоваться с раввином, но того дома не оказалось, в это время он всегда занимался с мальчиками в талмудторе. Ну так дома была ребецн, а кто лучше женщины поймет другую женщину?
– Пани Песя, вот скажите мне, если я выйду замуж за благочестивого еврея, а он вдруг умрет…
– Лея, ты вышла замуж?! Мазл тов!
– Нет, Песя, если я выйду, а он умрет, он же попадет к праведникам после Страшного суда?
– Ну, это решать уж точно не мне, кто куда попадет!
– Прошу вас, Песя, не перебивайте меня, мне так трудно говорить! И вот я вдова, а потом, потом снова за меня посвается хороший какой-нибудь вдовец и я снова выйду замуж. А он снова умрет…
– Вейз мир, какое горе!
– Он ведь тоже будет праведник? Ведь я прослежу, чтобы он читал Талмуд и Тору, чтобы не забывал талес и филактерии и чтобы молочное не смешивалось с мясным!
– Ну, наверное да, – ответила рабанит, но в голосе ее слышно было сомнение.
– И вот мой второй муж умер, и надо так случиться, что сватается ко мне третий, и пусть он будет после ешибота и даже пусть он будет раввин…
– Ты смотри, какой нахес, и надо же – все тебе одной!
– Не смейтесь над бедной девушкой, пани Песя! Я и так уже сильно стесняюсь, но что я хотела спросить…
– Ну так спрашивай уже, не морочь мне голову, мне еще обед готовить!
– Я не морочу, я хотела посоветоваться. Скажите, как вы думаете, а может быть об этом даже написано в Торе. Когда все три моих мужа будут наслаждаться в райских кущах – с кем из троих мне надо будет проводить время?
Зачем Ноах взял комаров в ковчег
Вот ведь человек – Шлёмо Машковиц, умеет задать такой вопрос, что на него затруднились бы ответить оба Моше! Хелмскому раввину далеко до Моше бен Маймона в уме и учености, а куда деваться? Кто-то ведь должен и на Шлёмины вопросы отвечать. Вот и сегодня, Шлёмо пришел, и даже не поздоровавшись ни с раввином, ни с ребецн начал:
